Лев Григорьев, капитан «Волгобалта», рассказал о своей жизни

Череповец — не только город металлургов, химиков и строителей. Наш город известен как порт пяти морей, он всегда был крупным транспортным узлом для пароходства, пишет газета «Речь». Какими были суда и люди, которые на них работали, вспоминает капитан Лев Григорьев.

От Магадана до Казани

«Помотало по всей стране» — такой вывод сделаешь, когда послушаешь рассказ 82-летнего Льва Николаевича Григорьева. В детстве он жил в Магадане, потом в небольшом татарском городе Мамадыш, в армии служил в Тюмени, а после обосновался в Череповце.

И это еще не все: отец Льва Николаевича из Кингисеппа Ленинградской области, мать — с Тамбовщины. Отец служил на флоте на Дальнем Востоке, вместе с матерью они обосновались в Магадане, где у них и родился сын.

— Потом жили мы в Сеймчане, на Колыме, там я с водой и познакомился, елки зеленые! — рассказывает Лев Григорьев. — Дело было под осень, стояла баржа у берега. Лодку где-то нашли и мы с ребятами без весел, без всего от баржи как-то отталкиваемся — и движется лодочка наша. А потом я сильно оттолкнулся и очутился в воде. А осень уже, я в зимнем пальто, в варежках. Сначала молчал, потом, как стало меня под воду затягивать, так и закричал. Шкипер бежит с багром, ну вытащил меня. Было мне тогда года четыре.

Родители развелись, мать Льва Николаевича снова вышла замуж, и семья переехала к отчиму в Мамадыш.

Встретились мы с Львом Николаевичем у него дома, хотели поговорить еще весной, когда начиналась навигация, но то дача, то боязно было приходить в гости к пожилому человеку из-за пандемии. Так что удалось нам пообщаться уже в августе, и я, журналист, и наш герой уже сделали прививки, но на всякий случай сидим на дистанции друг от друга. Лев Николаевич показывает фотографию сухогруза «Волгобалт-17», на котором он плавал без малого четверть века. Но рассказ его пока еще не об этом.

На реке Вятке, где стоит Мамадыш, ходило самоходное судно, на которое он посматривал еще мальчишкой, а потом, когда он уже закончил школу, его пригласили на судне поработать.

— Перевозили мы на судне свиней и под Чистополем попали в переплет: ночью катер часового завода наехал и пробил нашу посудину. Среди ночи поднимает меня шкипер, кричит: «Григорьев, качай воду, елки зеленые!» Был насос такой деревянный старинной конструкции, качаю я, а потом смотрю: такая дыра, свиньи уже все повыпрыгивали. Оставшихся мы вытолкнули за борт, и они на берег сами уплыли.

Несмотря на то что первые близкие знакомства с водой, в раннем детстве и уже в отрочестве, были, прямо скажем, не самые приятные, Лев Григорьев захотел учиться в речном техникуме в Казани. Поступать, кстати, боялся: в аттестате оценки были не самые лучшие, много троек. Но в Казани встретил такого же молодого парня, который сказал ему, что в речном техникуме объявили дополнительный набор. «Вот сам туда иду, давай вместе!» — сказал будущий однокурсник. Вдвоем оказалось не так страшно, и вот Лев Григорьев сдал экзамены, и сразу же молодых матросов направили на практику на пассажирский теплоход, который курсировал между Пермью и Горьким.

От Тюмени до Кандалакши

После учебы Лев Николаевич пошел служить в армию и попал в Тюмень, а когда отслужил, в 1964 году, съездил в гости к отцу, который жил в Советской Гавани. Отец звал его оставаться на Дальнем Востоке, но у молодого человека была уже своя мечта — он узнал про Волгобалт, увидел фотографию тамошних судов в газете и захотел работать именно там. Опыт уже был, выучился и стал капитаном сухогруза.

— Пошел учиться в Ленинград в мореходное училище, чтобы получить возможность работать на судах «река-море». Но по дальним морям я плавать никогда и не хотел. По диплому могу водить суда до 35 тысяч тонн, а наш «Волгобалт» — 2700 тонн. Заграница меня никогда не привлекала. А дали мне возить руду с Кадалакши на наш металлургический завод в Череповце, возили до миллиона тонн за навигацию. Так и ходил 25 лет, а зимой ходил по Черному морю, все порты прошел: Новороссийск, Феодосия, Ялта, Севастополь, Одесса, на Дунай на границу с Румынией ходили, руду с Николаева возили, — продолжает он рассказ.

Зимы на Черном море были суровыми: снег, метель, Лев Григорьев вспоминает, что однажды на дунайском заливе неделю пришлось стоять на двух якорях из-за непогоды. «Параллельно земле снег метет», — говорит он.

На Волго-Балтийском канале погода почти всегда была хорошей, это позволяло ходить с ранней весны до самого октября.

— Были на Мезени, это речка такая интересная в Архангельской области, — вспоминает Лев Николаевич. — Заказали лоцмана, а его нет и нет. А приливное течение там нагоняет воду до восьми метров в самой Мезени. Вот я расчеты кой-какие сделал, и как только прилив начался, я пошел. Рассчитал, что если я кое-где замешкаюсь, тогда все. Но все получилось, к ночи я пришел в Мезень. А там прожектора пограничники врубили, ослепили нас. Ну, якорь бросили. Подъезжает катер лоцманский, ругает нас. Разгрузились мы. А капитан порта потом прислал цидулю: капитану судна явиться с объяснительной. Ну прихожу к нему, бутылочку спирта взял на всякий случай. Говорит он мне: «Объяснительная лихая у тебя, к медали надо представлять, а я хотел тебе штраф давать». Ну объяснил я, что реку хорошо знаю, как по ней ходить. Не стали меня штрафовать.

Команда сухогруза — 18 человек: капитан, механик, радист, электромеханик, три штурмана, три помощника механика, трое мотористов. Но когда ходили с грузами на Беломоро-Балтийский канал, то брали еще одного — на канале 19 шлюзов, людей, чтобы направлять судно при прохождении шлюзов, нужно больше.

— Шлюзы маленькие, словно в коробку в них входишь. Потом они пошире стали, раньше подходишь — женщины вороты крутят, чтобы шлюз открыть, моряки идут им помогать. Сейчас везде электроника. А как красиво там было в Карелии, в стране озер, до сих пор мне те озера снятся, — говорит Лев Григорьев.

До Кандалакши и обратно от Череповца добирались за 8 — 9 суток, разгружались в нашем городе в промпорту металлургического завода. Было время у команды и погулять по Кандалакше, этот город Лев Николаевич вспоминает добрым словом. На пути к порту судно должно было пройти 27 шлюзов.

— До сих пор мне боцман звонит и вспоминает, как мы между девятым и десятым шлюзом однажды шли — это по Выгозеру в Карелии. Ночь темная, и нам навстречу идет нефтерудовоз. Он такой же по грузоподъемности, как наш «Волгобалт», только под нефтепродукты, солярку они возили. И боцман говорит: «Как же вы, Лев Николаевич, спокойно: немножко право, немножко влево. А у нас всего метров пять между бортами, фарватер узкий!» Разошлись, как два поезда, — вспоминает Лев Григорьев.

Судно, как он говорит, и ночью шло полным ходом, то есть со скоростью 10 узлов в час — это 18 — 19 км/ч. Это нам с берега кажется, что скорость «Волгобалтов» небольшая, а на воде все выглядит совсем по-другому.

И в Череповце

Речникам в Череповце давали квартиры, вот и та, в доме на улице Гоголя, где сейчас живет Лев Николаевич, досталась ему от предприятия. Получил он ее в 1974 году.

— Одиннадцать лет я отработал и получил квартиру, ну все, в основном, так получили, — говорит он.

А в 1965 году, когда Лев Николаевич женился (кстати, дата свадьбы у него — 31 декабря, под Новый год), съехал с общежития, где у него была комната вместе с приятелем, надо было искать квартиру. Нашли домик на набережной Ягорбы, его хозяйка работала сторожихой неподалеку, на лодочной станции. Сейчас, конечно, этих маленьких домиков уже нет.

— Помаялись, потом дали нам на Первомайской комнату в двухэтажных домах, на втором этаже. В трехкомнатной квартире жили три семьи, и прожили мы дружно восемь лет. Потом стало уже тесно, и жена мне говорит: «Ну-ка давай, ищи квартиру!» В очереди-то мы давно стояли, но только тогда зашевелились, дали нам отдельное жилье. Жена работала в библиотеке, потом перешла к нам теплотехником, а потом по профсоюзной линии работала — связана была как раз с пароходством.

В 1997 году отправили Льва Николаевича поработать под Питером, на Новой Ладоге, там нужен был капитан для того, чтобы возить руду в Польшу. Его «Волгобалт-17» остался в Череповце, впервые за четверть века на судне сделали капитальный ремонт. А в декабре вернулся он в Череповец и узнал, что его судно продали, хотя обещали ему, что он еще походит на сухогрузе, к которому привык как к родному. «Так и уплыл пароход», — грустно говорит он.

Но на этом речная жизнь Льва Николаевича не закончилась. До 2001 года он работал в порту, занимался охраной судов, а потом пригласили его поработать лоцманом — сопроводить судно из Рыбинска в Вытегру. Только вернулся из рейса — снова зовут провести корабль. Лев Григорьев получил диплом лоцмана, ушел с пароходства и стал водить корабли от Астрахани до Карелии. Работал до 2006 года, а потом ушел на пенсию.

Молодой Григорьев

Есть у Льва Григорьева вырезка из старой газеты примерно 1965 года — молодая журналистка прошла по Волгобалту вместе с экипажем судна и оставила свои впечатления о молодом штурмане, высоком, худощавом и большом любителе книг. «Его голова — это огромный поэтический сборник. Русская и зарубежная классика мирно уживаются среди его извилин с самой современной поэзией. Он часто читает нам Блока, Есенина, Маяковского, Рождественского и Евтушенко. В минуты особого подъема Лева начинает нам читать свои стихи. Тема его собственной лирики — любовь и крепкая морская дружба. В такие минуты в каюте становится по-особому тихо, а в глубине глаз парней светится грусть».

Алена Сеничева, газета «Речь»